|
Ева Гончар
|
 |
« Ответ #361 : 19-Декабря-2017 17:06 » |
|
— Дайте, посмотрю!
Анюта протянула ей рисунок.
Парочка под зонтом.
Разумеется, все трое глазели на парочку, а не на пёстрые деревья с расплывшимися стволами и не на плоское сизое небо. «Что же такое они разглядели в ней, чего не вижу я?!» Раздосадованная Майя всмотрелась в безликие силуэты, рисовать которые ей помогал Янис Адамович.
Она отлично помнила, что, рисуя, думала о муже и его пассии. И помнила, как удивлялась необычайной удачности подсказок Краузе — он словно читал Майины мысли.
Но теперь Майя осознала, что, в действительности, от её замысла осталось не так уж много: значительная разница в возрасте между мужчиной и девушкой, мальчишеская стрижка девушки, чувство собственного достоинства в осанке мужчины. И, разумеется, окружающая девушку аура влюблённости. Будь это Вадим и Фиби, мужчина был бы выше ростом и уже в плечах и талии, пальто на нём было бы гораздо длиннее, а девушка едва достигала бы ему до плеча — по фотографиям Фиби производила впечатление миниатюрной. Двое на рисунке оказались одинакового роста, мужчина — коренастым, широкоплечим и… длинноволосым! То, что Майя раньше принимала за поднятый воротник, на самом деле, было касающимися воротника прямыми волосами. Она моргнула, всматриваясь — и, наконец, различила то, что Артёму, Анюте и Игорю открылось сразу.
Майю бросило в жар.
— Господи, — проговорила она, подняла глаза и обнаружила, что молодёжь рассматривает её так же обострённо-внимательно, как она сама секунду назад рассматривала рисунок. — Ведь это же одна из вас и… Краузе.
— Это Танька и Краузе, — со злым недоумением уточнила Анюта. — Я с ним под ручку точно не ходила.
— Краузе — ваш учитель рисования? — догадался Артём.
— Да.
— Я почему-то так и решил. И он же, очевидно, преподаёт в академии, где учатся ваши девочки и Игорь?
Майя кивнула:
— Мне как раз девчонки его и посоветовали.
— Когда он появился на видео, меня прямо кольнуло: до чего знакомый типаж! Но откуда я могу его знать? — принялся объяснять Артём. — В моём кругу таких деятелей точно нет. Художественным творчеством я не интересуюсь. Фотографий из академии ни вы, ни Аня мне не показывали. Но когда я подумал про художественное творчество, то вспомнил ваш рисунок, и…
— Я поняла, поняла! — остановила его она. Распознав в нарисованных силуэтах Таню и Краузе, она теперь не могла взять в толк, отчего не сделала этого раньше. — Я только не понимаю, каким образом…
— Мама, ты их сама нарисовала? — вмешалась Анюта.
— Я… нет, не совсем. Янис Адамович мне помог.
«Это же шутка! — вертелось у Майи в голове. — Злая шутка! Он подшутил надо мной… отомстил мне за то, что я его отшила!»
— Понятия не имею, зачем он это сделал, — сказала она вслух. — Но тем человеком, которого мы ищем, Янис Адамович никак быть не может.
— А если не «зачем», а «почему»? — качнул головой Игорь. — Вдруг у него случайно так получилось? Ведь есть же искусствоведы, считающие, что художник в любой портрет непроизвольно добавляет элементы автопортрета. Вы сказали Краузе, что хотите изобразить пару под зонтиком, он думал о Татьяне, и…
От слов «он думал о Татьяне» Майю передёрнуло.
— Думать он мог о чём угодно! — воскликнула она. — Но, повторяю, Краузе — не тот человек, которого мы ищем. Ему есть, что терять! Вся его жизнь — в Москве! Академия, галерея, школа акварели, мастерская, ученики… И денег у него куры не клюют. Зачем ему грабить музеи?
— Таня никогда не говорила, что ей нравится Краузе… он никогда ни к кому из нас не подкатывал… — всё с той же смесью недоумения и злости в голосе вымолвила Анюта. — В академии болтают, что он спит с красивыми дипломницами… но с младшими курсами он ведёт себя, как с детьми!..
Игорь молчал и хмурился — должно быть, пытался вспомнить хоть что-нибудь, что подтвердило бы или опровергло возникшую версию.
— Майя Михайловна, а почему вы так уверены, что он богат? — резонно спросил Артём. — Может, он пыль в глаза пускает? Бабники в этом профи. Да и потом, сегодня деньги есть, а завтра нет.
— Его мастерская набита антикварными вещами, — ответила Майя, — и он относится к ним совсем не так, как относился бы, будь это вещи, купленные в кредит или взятые напрокат. Он держится как человек, привычный к роскоши, понимаете? Хотя я согласна: сегодня деньги есть, а завтра нет…
Артём хотел спросить о чём-то ещё, но она предостерегающе подняла руку.
— Постойте. Я пытаюсь вспомнить…
Было, было в их последнюю встречу с Краузе нечто странное, напрямую связанное с богатством, и с отношением к деньгам, и с внезапной их, денег, потерей…
Ухватить бы только, что именно.
Чашки! Вот оно! Чашки!
Две дивных чашки из мейсенского фарфоры, якобы, разбитые хулиганкой Офелией и заменённые керамическими кружками с ручной росписью.
Об участи чашек хозяин мастерской сказал неправду. Майя помнила, что ложь на ровном месте её царапнула, но повод показался слишком мелким, чтобы о нём раздумывать.
Что, если Краузе оказался на мели и попросту их продал? Тогда и винтоногий диван, и столик с инкрустацией, и старинная чугунная этажерка тоже должны уйти с молотка. «Но с ними мы потом разберёмся!» — тряхнула головой Майя. Ей вспомнилось кое-что ещё, а именно, радио, выключённое Янисом Адамовичем в тот самый миг, когда в новостях упомянули о выставке западноевропейского искусства шестнадцатого века.
Ни словом, ни полсловом Краузе не обмолвился о том, что в Москву привезли Дюрера — наоборот, как сумел, позаботился о том, чтобы Майя этого не узнала. Вероятно, скрытность была не умышленной, а инстинктивной: разговор о выставке никаких планов Краузе нарушить не мог, но рассказывать о предмете своего особого интереса спокойно он был не в состоянии — и предпочёл не рассказывать вовсе.
«Он знал, что я могу уехать. Именно он убедил меня согласиться на поездку!» — финальным аккордом вспомнила Майя — и даже застонала сквозь зубы.
Неужели это, и правда, он?!
Ей бы радоваться, что негодяй найден, она так сильно к этому стремилась — но гнев и отвращение, и ненависть к нему из-за того, что он сотворил с её дочерью, места для радости не оставили вовсе.
— Майя Михайловна, вам нехорошо? — протиснулся в её мысли испуганный голос Артёма.
— Мне нормально, — ответила она, прокашлявшись. — Я убью его, если это он.
— Вы вспомнили то, что доказывает его вину?
— Не доказывает, Артём. Только намекает. Но доказательства мы сейчас найдём.
«Сейчас» растянулось на целую ночь, но Майя осознала это лишь тогда, когда заметила, что небо за окнами уже не чёрное, а тёмно-синее. Ей мнилось, что всё произошло очень быстро.
Интернет штурмовали сообща.
Перво-наперво, отыскали объявление о продаже с аукциона хорошо знакомого Майе инкрустированного столика из чёрного дерева, с пометкой «продано». В сочетании с «разбитыми» чашками, объявление ясно свидетельствовало о том, что в последнее время Янис Адамович испытывает финансовые трудности; судьбу остальных вещей выяснять было незачем.
Затем озаботились вопросом о прежнем источнике достатка Краузе, ибо преподавательская деятельность могла его прокормить, но не сделать богатым человеком, а художником он был крайне слабым. Что же до собственной галереи, то она производила впечатление не прибыльного бизнеса, а, наоборот, дорогостоящего хобби — выставленные там работы были очаровательны, но продавались за копейки, имена авторов никому ничего не говорили.
Тогда предположили, что дорогущую мастерскую в доме на набережной и многое другое Краузе получил в наследство от именитого родственника, обласканного советской властью. Однако ни единого упоминания о таком родственнике найти не удалось — ни в биографии Краузе на сайте академии, ни в интервью, которые он раздавал направо и налево. Родители его были из поволжских немцев и много лет назад эмигрировали в Германию, где и умерли в начале двухтысячных. Сам же он предпочёл остаться в Москве — здесь всё у него удачно складывалось.
По ходу дела наткнулись на множество фотографий Краузе со всяких публичных мероприятий. Зачастую он попадал в кадр или специально позировал вместе с мордатым низкорослым брюнетом, как перчатки, менявшим дорогие яркие костюмы.
— О! А этого дядьку мы знаем! — при виде мордатого оживилась Анюта. — Это чиновник из мэрии, он покровительствует академии.
— Только что-то мы с прошлого года его не видели… а раньше часто приезжал, и к ректору, и просто так, интересовался, в чём мы нуждаемся, — прибавил Игорь.
Чиновник оказался обладателем феерического имени Густав Саввович Юзбашев, занимал высокий пост в городской администрации и имел репутацию ценителя искусства и мецената. В последнее время он, и в самом деле, совершенно пропал из публичного поля, хотя раньше не пропускал ни единой возможности «потусоваться» с художниками.
Убедившись в полном отсутствии информации о том, что сейчас происходит с Юзбашевым, в открытых источниках, Майя подумала-подумала, да и написала коллеге Покровскому, исправно снабжавшему её в предыдущие дни сведениями о «проходимцах и жуликах всех мастей». Не зная, как развернутся завтрашние события, интерес к Краузе она демонстрировать не могла. Но личные отношения между Краузе и Юзбашевым скрыты от посторонних глаз. Зато связь Густава Саввовича с академией никакого секрета не составляет. «В конце концов, имею я право знать, что за человек оказывает поддержку вузу, в котором учатся мои дочки?» — успокоила себя Майя и отослала письмо.
Ответ пришёл в половине третьего — Покровский, как обычно, полуночничал. На этот раз он даже обошёлся без ёрничанья, сообщив, что господин Юзбашев находится под домашним арестом, и подозревают его, как ни странно, не в коррупции — иначе об этом шумели бы СМИ — а в несколько более экзотичных вещах. А именно, в организации сети подпольных покерных клубов и в мошенничестве в особо крупных размерах. И если с покерными клубами следователям всё уже более или менее ясно, то по второму пункту ещё копать и копать, подельников Юзбашев сдаёт крайне неохотно, хотя, конечно, это вопрос времени. Что же касается сути мошенничества, то она заключалась в торговле поддельными предметами искусства под видом настоящей старины; счёт проданным фальшивкам, по всей видимости, шёл на сотни. Покупателей Юзбашев находил в своём кругу, среди людей богатых и облечённых властью, исполнителей же — среди способных студентов художественных вузов.
Итак, если принять за аксиому близкое знакомство Юзбашева и Краузе, становилось понятным и то, откуда Краузе брал деньги, и то, куда он их девал. По всей видимости, именно он находил мастеров для аферы с подделками, получая за это свою долю. И он же был завсегдатаем юзбашевских покерных клубов. Наличие у Яниса Адамовича тайной страсти Майя подозревала всегда — так почему, собственно, этой страстью не может быть игромания?
Получается, Краузе, во-первых, потерял высокопоставленного покровителя и сообщника, во-вторых, вероятно, проигрался в пух и прах, раз вынужден продавать вещи, а в-третьих, вот-вот пойдёт под арест вслед за Юзбашевым и прекрасно об этом знает. Мотив всё бросить и сбежать с большими деньгами в новую жизнь у него оказался вполне убедительным. О том, какого рожна Янис Адамович впутал в свою затею близняшек Смирновых, Майя догадывалась, но предпочитала помалкивать — не то что говорить, но даже думать об этом ей было тошно.
К утру картина сложилась целиком. В ней не хватало только одной детали — информации о том, что Краузе лично участвовал в организации выставки, а значит, сможет присутствовать при демонтаже. Но этим стоило пренебречь, поскольку в описании выставки значилось, что она проводится при поддержке Правительства Москвы, следовательно, дело не обошлось без Юзбашева, которому ничто не мешало привлечь своего приятеля к престижной работе.
В начале восьмого, когда вся компания нещадно зевала и клевала носом, Майя приняла решение ложиться спать.
— Мы будем сегодня недееспособными, если не поспим хотя бы четыре часа, — объявила она. — Так что давайте-ка на боковую. Встанем в одиннадцать и решим, что делать дальше.
Молодёжь подчинилась без возражений.
Майя, не раздеваясь, легла тоже, но поставила будильник не на одиннадцать, а на девять — она уже знала, как поступит, но говорить об этом Анюте не планировала. В девять содрала себя с постели, проглотила очередную таблетку от головной боли, приняла душ, чтобы взбодриться — зеркало в ванной отразило немолодую измученную женщину с землистым лицом, в которой Майя едва себя узнала — и пошла будить Артёма.
|
