|
Ева Гончар
|
 |
« Ответ #101 : 03-Апреля-2016 22:05 » |
|
Мутный поток печальных Лоттиных размышлений, о прошлом, настоящем и будущем вперемешку, нарушила соловьиная трель визора.
Виктор Бережецкий.
Чувствуя себя слишком расстроенной, чтобы предаваться праздной болтовне, Лотта скользнула взглядом по экрану, на котором возникло вытянутое холёное лицо приятеля её молодости. Постарел, конечно, кто бы спорил, но по-прежнему чертовски хорош собой, в очередной раз отметила фрау Либеншторх, и в груди у неё приятно защекотало. Если бы кто-нибудь спросил, какое место в её жизни отведено этому человеку, она бы затруднилась ответить. Считать его своим «бывшим» она не могла ― Виктор никогда не был её любовником и, кажется, к этому даже не стремился. Не могла и зачислить его в старые друзья ― история их знакомства была слишком короткой. Никакие общие дела в прежние времена их тоже не связывали. Но и забыть Бережецкого, как забывают случайных, неинтересных, ничем не зацепивших людей, Лотте за пятнадцать лет так и не удалось. Поэтому она ужасно обрадовалась, когда в начале зимы, наткнувшись на его профиль в какой-то из социальных сетей, сумела возобновить с ним связь.
Внешний вид Бережецкого, звук его хорошо поставленного голоса возвращали хозяйку шале в самые счастливые годы её жизни, и это оказалось бесценно. В те годы Руди был совершенно здоров; был жив и полон сил Ханс, в чью привязанность Лотта, наконец, поверила ― и перестала ежесекундно бояться, что он её бросит; и сама она была молода, легка на подъём, открыта для новых встреч и впечатлений. Она по-прежнему любила мужа, но страсть к нему, долгое время сжигавшая её изнутри, уже поутихла. А потому у фрау Либеншторх не было причин не принимать деликатные знаки внимания, которые оказывал ей симпатичный русский, учившийся вместе с ней в бизнес-школе престижного французского университета.
В эту школу Лотту отправил Ханс; дела у него тогда шли в гору, он собирался объединить в сеть несколько отелей и часть управления ею передать жене. Русский же приехал по собственной инициативе, движимый мечтами об издательском бизнесе. В отличие от своей однокурсницы, Виктор в ту пору счастливым не был. Он только-только развёлся с женой и тяжело переживал разлуку с маленьким сыном ― изначально их с Лоттой сблизила именно любовь к детям. Желая отвлечь приятеля от грустных мыслей, Лотта водила его гулять после занятий и даже пару раз съездила с ним на уикенды в маленькие городки на побережье. Она показывала ему свои излюбленные места, а он занимал её разговорами, главной темой которых обычно была литература. У фрау Либеншторх сложилось впечатление, что Бережецкий прочитал все книги на свете: русские и европейские, восточные и латиноамериканские, классические и современные, развлекательные и серьёзные. Виктор не признавал ни «низких» жанров, ни «запретных» тем, уверенный, что в любом навозе можно отыскать жемчужину. О нашумевших модных авторах он рассуждал так же охотно, как и о тех, кого считал незаслуженно обойдёнными вниманием, и постоянно открывал для Лотты что-то новое, чаще всего ― такое, чего она не замечала у себя под носом.
В сущности, ничего, кроме разговоров, между нею и Виктором не было. Он был внимателен и галантен, делал ей небольшие приятные подарки, говорил изысканные комплименты, но попыток стать ближе не предпринимал. Должно быть, всё ещё любит бывшую жену, решила тогда Лотта, или же уважает её, Лоттин, статус замужней дамы. Домой она вернулась, будучи одновременно разочарованной неслучившимся романом и удовлетворённой тем, что не изменила мужу. У неё в записной книжке остались телефон и адрес Бережецкого, а в памяти ― любезное предложение продолжать общаться, но ни контактами, ни предложением она не воспользовалась.
Визор умолк, вместо лица на экране высветился текст: «Пожалуйста, позвони, как освободишься!» Волнуется о своей подружке, догадалась фрау Либеншторх. Вздохнула и нажала кнопку вызова. Бережецкий откликнулся мгновенно.
― Добрый вечер, Виктор, ― она улыбнулась ему, но улыбка получилась безрадостной. ― Извини, я не успела ответить.
― Добрый вечер, Лотта, ― в глазах у него заплескалось сочувствие. ― Ты удивительная женщина ― даже усталость тебе к лицу. Но всё-таки, пожалуйста, постарайся больше отдыхать.
― На том свете отдохну, ― отмахнулась она. ― Хотя сегодня мне, действительно, лучше пораньше лечь спать. Ты, вероятно, жаждешь узнать, как там твоя девочка?
― Не отказался бы, ― смущённо признался он.
― По-моему, у неё всё отлично. Я сама забрала её из Альвенорта…
― Правда? Какая ты молодец! Большое спасибо.
Лотта пожала плечами:
― Мне было несложно, ― и добавила, понимая, что он ждёт от неё чего-то в этом роде: ― Она у тебя красавица!
На самом деле, в Лоттиной памяти задержались лишь рыжие волосы и хрупкая невыразительная фигурка Ружены, но не черты её лица. Однако Виктору знать об этом было необязательно.
― Она чудесная! ― пылко подхватил он. ― Надеюсь, вы с ней поладите. Ей у вас понравилось?
― Хотела бы я посмотреть на того, кому нас не понравится! ― усмехнулась хозяйка отеля.
― А номер?..
― Прекрасный у неё номер. В шале «Тик-Так» плохих номеров нет.
― Прости, ― становясь ещё более смущённым, Виктор провёл ладонью по лбу. ― Я, кажется, задаю слишком много вопросов…
― Ты задаёшь ненужные вопросы. Но я знала, что так и будет ― можешь продолжать. Полагаю, дальше ты спросишь, успела ли Ружена познакомиться с кем-нибудь из постояльцев?
Бережецкий молчал.
― Не успела, ― утешила Лотта. ― По-моему, твоя подруга отчаянно застенчива. У неё превосходный немецкий, и с английским, кажется, тоже нет проблем, но за ужином она не сказала и пары слов, как будто вообще не понимала смысла беседы.
― Застенчива, что есть, то есть, ― согласился он. ― А много у тебя сейчас народу?
― Совсем немного. Мы ждём массового заезда в конце недели, но пока, кроме Ружены, у нас тут семейство из Нидерландов, итальянцы ― отец и дочь, и один бессемейный поляк.
― Что за люди? Ты что-нибудь знаешь о них?
Под «людьми», конечно, подразумевался, в первую очередь, «бессемейный поляк», но Лотте нравилось дразнить Бережецкого, и начала она с итальянцев.
― Они гостят у нас в первый раз. Очаровательное семейство! Собирались приехать втроём ― муж, жена и дочка ― но жене пришлось остаться дома. Она дохаживает беременность, врачи напугали её ― сказали, роды могут начаться раньше срока. Муж и сам врач ― гастроэнтеролог. По двадцать раз на дню звонит в Милан ― и, кажется, всякий раз до икоты боится услышать, что жена рожает. Я думаю, он сам бы с превеликим удовольствием остался при ней, но дочка этой поездки ждала с лета ― так что бедолага мучается, но терпит. Дочке у него четырнадцать, спокойная и прекрасно воспитанная девочка, никаких подростковых закидонов. Очень хорошенькая ― хоть сейчас на обложку, честное слово!
― Ладно, ― кивнул Виктор. ― А остальные?
― Голландцы приехали в третий раз, а детей привезли впервые. У них близнецы. О-очень активные мальчики, ― протянула Лотта, ― боюсь, нам придётся ремонтировать первый этаж, после того как они уедут. Впрочем, с деньгами их отца это не проблема, ― полушутя успокоила она сама себя. ― У него бизнес, что-то, связанное с морскими перевозками. Хотя в последние годы он скорее политик, чем предприниматель ― на прошлых выборах прошёл в Первую палату парламента. Жена его вдвое моложе, души не чает в детях. Милая, общительная, но, по-моему, глуповатая.
― А поляк? ― не выдержал Бережецкий.
― Поляк богат и холост, ― лукаво ответила фрау Либеншторх. ― Владелец крупной рекламной фирмы. Каждый год приезжает сюда кататься на лыжах, я уже со счёту сбилась, сколько раз мы его принимали. Нынче он что-то рановато примчался ― обычно бронирует номер на март.
― Богат и холост… ― задумчиво повторил её собеседник.
― Это его единственные достоинства, ― засмеялась она. Ей нравилось дразнить Бережецкого, а не морочить ему голову. ― Пану Ожешко хорошо за сорок, он не блещет красотой, а главное, невероятный зануда. Я с кем угодно могу найти общий язык, но компанию этого человека переношу с трудом. Не стоит к нему ревновать, дорогой мой: на таких, как он, молоденькие девушки не западают.
― Да не ревную я, с чего ты взяла? ― поморщившись, неубедительно возразил Виктор.
― Конечно, ревнуешь, ― покачала головой Лотта. ― Не понимаю, как ты вообще решился отпустить её одну, с такой-то сумасшедшей ревностью?
Он тяжело вздохнул:
― Я видел, что Ружене нужен отдых. А у меня сейчас в запуске новый проект, я никуда не смогу вырваться до лета ― не держать же её в городе всё это время!
― И ты решил, что я буду ради тебя за ней присматривать?
― Я решил, что в твоём шале с ней ничего не случится, ― с обезоруживающей улыбкой объяснил Бережецкий. ― Умоляю, не говори Ружене, что я про неё расспрашивал. Она только с виду тихоня, а на самом деле, знаешь, какой характер? Боюсь даже думать, что случится, если ей покажется, что я её контролирую.
Он пригладил начинающие седеть, но всё ещё очень густые волосы, поправил рукава тёмно-серого шёлкового халата, в который был одет по причине позднего часа, переставил что-то у себя на столе. «Неужели он, и правда, влюблён? ― наблюдая за его порывистыми нервными движениями, удивлённо подумала Лотта. ― Невозможно поверить, но, похоже, так оно и есть!»
|
