|
Ева Гончар
|
 |
« Ответ #549 : 21-Февраля-2015 10:47 » |
|
Часть II. ВОДА ЖИВАЯ И МЁРТВАЯ
Глава десятая, в которой Принцесса возвращается в реальный мир и находит союзника в лице доктора Коркеца, а в её палате появляются гости, как ожидаемые, так и совершенно неожиданные
Один и тот же сюжет в её видениях повторялся вновь и вновь в бесчисленных вариациях. Эрика стремилась в подземелье — сломя голову неслась по лабиринту замковых коридоров, путаясь в неудобном платье и отпихивая тех, кто пытался её остановить. За ней гнались, повторяя на все лады: «Стойте, туда нельзя!» — но она была быстрее и никого не слушала. Выскакивала на широкую и очень крутую лестницу — наяву такой лестницы в замке Эск не было — делала несколько шагов вниз по ступенькам, спотыкалась, падала и, не долетев нескольких дюймов до изъеденных столетиями бурых камней, превращала падение в полёт. И продолжала лететь спиной вперёд, придерживая подол и глядя в изумлённые глаза преследователей. Внизу её ждала дверь — тяжёлая дверь без ручки, окованная железом. «Феликс! Феликс! Ты меня слышишь?! Открой мне!» — кричала Эрика, колотясь в глухую толстую створку, но та стояла не шелохнувшись, а сзади уже набегали люди, кто-то хватал Принцессу за плечи и оттаскивал её в сторону. От первых же касаний чужих рук видение обрывалось, чтобы затем начаться заново.
Менялись лица преследователей: Потрошитель, Король, герцог Пертинад, брат, мачеха, Валькирия, принц Аксель и старик Пинкус, и другие, порой совсем неизвестные люди; менялась одежда на них и на Эрике; менялись коридоры и их протяжённость; сезоны и времена суток тоже были разными. Не менялись только лестница, дверь и сюжет. В промежутках между видениями не было ничего, кроме тошноты, сердцебиения и сизого сумрака, из которого иногда выступали молчаливые женщины в белых нагрудниках и косынках. Этим женщинам Принцесса радовалась: их появление означало, что тошнота и сердцебиение хотя бы ненадолго прекратятся.
Потом видения стали бледнее и короче, а промежутки между ними — спокойнее и длиннее. А потом Эрика очнулась. Она обнаружила себя полусидящей в подушках на узкой жёстковатой постели, с волосами, завязанными платком, и в серой сорочке с непривычно длинными рукавами. Платок, сорочка и койка были уже ей знакомы, но вспомнить об обстоятельствах знакомства сходу не удавалось. Ладони оказались перебинтованными и ныли, словно Принцесса не только в бреду, но и наяву со всего размаху стучала кулаками по чему-то твёрдому — наверное, так и было. Стрельчатое зарешёченное окно она, определённо, тоже видела не впервые. Правда, в прошлый раз за ним стеной стоял снег, а теперь сверху лилась вода, и непонятно было, капель это или дождь. Решётка на окне, старинная и очень красивая, Эрику почему-то сильно напугала. «Ерунда какая… Отчего мне так страшно? Решёткой больше, решёткой меньше, какая разница… я же и так всегда была пленницей…» Но в этой решётке таился какой-то ужасный, пока не разгаданный смысл.
Девушка повернула голову и осмотрелась. Умывальник и зеркало над ним, стул, придвинутый к стене, серый полированный квадрат прикроватного столика. На столике — пузатый кувшин и фарфоровая кружка. В прошлый раз там было что-то ещё… кажется, судки с едой — и мамино фото! В ушах возник раздражённый отцовский голос: «Где одно заклинание, там и два… сентиментальная дурочка, вся в мать…» — и тут же вспомнилось остальное! Принцесса простонала и спрятала лицо в забинтованных ладонях. Наследство Ирсоль. Ловушка. Феликс в подземелье. Манганина сделка. Свадьба. И то, что последовало за свадьбой. Если бы только она могла не помнить того, что последовало за свадьбой! Но память сохранила всё, до мельчайших отвратительных подробностей. Эрика судорожно передёрнулась, будто пыталась стряхнуть с себя липкую зловонную грязь; сердце снова зашлось, а к горлу подступила тошнота.
Перед свадьбой Принцесса верила, что вскоре станет легче. «Я буду тише воды ниже травы, — говорила она себе тогда, — я буду делать всё, чего от меня ждут, и тогда они поверят, что сломали меня, и оставят меня в покое!» Нет, конечно, она не надеялась, что мучители потеряют интерес к её персоне. Никто из них повода для таких надежд не давал. Ни Пертинад, с его навязчивостью и кабаньим пылом. Ни Придворный Маг и Король, взбешённые тем, что клавикорд Ирсоль упорствует в намерении остаться всего лишь музыкальным инструментом. Но, полагала Эрика, когда-то же они устанут её караулить! Уменьшат количество стражи вокруг её башни, перестанут присматривать за ней во всех её перемещениях, позволят ей иногда гулять по Замку в одиночестве. И вот тогда она, наконец, придумает, как спасти Феликса. Сумеет опять найти ключ, куда бы его в этот раз не спрятали, проникнет тайком в подземелье и исправит то, что ещё возможно исправить.
Однако неделя шла за неделей, а контроль и не думал ослабевать, он просто превратился в рутину. Единственное, что могла бы сделать Принцесса — вырваться из кольца надсмотрщиков-телохранителей во время прогулки и улететь. И знать, что она убила этим Многоликого. Единственное, что скрашивало одинаково скверные дни и ночи — минуты, которые Мангана позволял ей провести у камеры Феликса. Какими бы горькими и больными эти минуты ни были.
Стараясь не задерживаться на деталях, Эрика мысленно перематывала ленту событий — ведь что-то же случилось с ней такое, после чего она угодила в «крыло для буйных»! «А может, тебе и не нужно помнить? — нашёптывал здравый смысл. — Ты же только что сама мечтала о забвении!» — «Не о забвении, — возражала ему Принцесса. — Я мечтала, чтобы последних месяцев просто не было. О том, что было, я хочу знать всё!» Но этому желанию её голова явно противилась: воспоминания обрывались праздником Весеннего равноденствия, на котором ничего неожиданного не произошло. От бесплодных усилий застучало в висках. «Ладно, потом продолжу», — отчаявшись, решила девушка и вознамерилась встать с постели.
В эту минуту щёлкнул замок, и в палату вошла молодая женщина в синем платье и белом нагруднике медицинской сестры. Эрика узнала её: это простое доброе лицо было одним из тех, что прорывались сквозь принцессино беспамятство. Своею статью и белокурыми волосам, выбившимися из-под крахмальной косынки, женщина напоминала Валькирию. Увидев, что Принцесса, свесив босые ноги, сидит на кровати, она ахнула:
— Пресветлые Серафимы, ваше высочество, вы очнулись! — просияла непритворной улыбкой и крикнула за дверь: — Сестра Флориана! Сестра Флориана! Скорее сюда!
Через секунду появилась перепуганная вторая женщина — постарше и пониже ростом, та самая, которая заходила в палату с «инъекцией для её высочества», когда Эрика была заперта здесь в прошлый раз. При виде пришедшей в себя больной испуг на лице сестры Флорианы тут же сменился радостью. Она кинулась к девушке и стиснула её плечи:
— Хорошенькая вы моя! Очнулись! — но тут же, опомнившись, отступила. — Простите меня, ваше высочество, что это я делаю! Но мы так ждали, когда вы к нам вернётесь, так ждали, если бы вы только знали!
Принцесса со слабой улыбкой переводила взгляд с одной сестры на другую, раздумывая, стоит ли спросить у них, что с ней случилось.
— Меня зовут Флориана, вы, должно быть, расслышали, — тем временем представилась старшая. — А это сестра Брунгильда. Будьте добры, — обратилась она к напарнице, — сходите к доктору Коркецу и скажите, что её высочеству стало лучше.
Младшая торопливо ушла, а вернувшись, сообщила, что доктор Коркец на операции, но придёт, как только освободится.
После чего Эрике помогли подняться и умыться, бережно расчесали и переплели ей волосы, свалявшиеся под платком, и накормили её пресной, но съедобной больничной пищей. Сёстры так искренне радовались тому, что их подопечная возвратилась в реальный мир, и окружили её такой горячей заботой, что у Принцессы защемило в груди. Тысячу лет никто не был с нею ласков; слюнявые нежности герцога, разумеется, не в счёт. Она так и не решила, имеет ли смысл задавать Брунгильде и Флориане серьёзные вопросы, поэтому лишь слушала их щебетание о том, какая она умница и красавица и как быстро теперь пойдёт на поправку, да о том, что весна нынче ранняя и тёплая и лето, вероятно, будет такое же.
Отделываясь короткими благодарными репликами, Принцесса, погружённая в свои мысли, дважды назвала Брунгильду Вальдой — исключительно по рассеянности, из-за внешнего сходства между двумя женщинами и некоторого созвучия их имён. Но после того как Эрика ошиблась повторно, она вдруг поймала встревоженно-жалостливые взгляды, которыми обменялись сёстры. «Они боятся, что я повредилась в уме!» — догадалась Принцесса.
И тут же сообразила, какую отличную службу может ей сослужить это обстоятельство!
Здесь, в «крыле для буйных», так спокойно и тихо! В этой комнате, пусть даже она больше похожа на тюремную камеру, чем на палату, Эрика будет одна. Добрые сёстры станут нянчиться с нею, как с ребёнком, ни к чему её не принуждая — это ли не прекрасно? Она устала. Адски устала быть вещью, которую просто используют по назначению, нимало не заботясь о том, что она чувствует. Раньше её спасала отстранённость, которую Принцесса в полной мере впервые испытала перед свадьбой. «Это не я! — говорила она себе, когда становилось совсем невмоготу. — Это всё не со мной!» И не всё ли равно тогда, что происходит с её телом, из которого сделали забаву для сластолюбца и придаток к музыкальному инструменту? Но теперь сил на спасительный самообман не было. Как только её мучители узнают, что она выздоравливает, они снова возьмут её в оборот. Что, если теперь попытаться обмануть не себя, а их, чтобы продлить передышку? «Может, обман раскроют не сразу, и у меня будет хотя бы неделя покоя? Главное, не переиграть, а то ненароком угожу в Башню Безумцев…»
Она допивала остывший невкусный чай, когда дверь опять отворилась.
— А вот и доктор! — успела воскликнуть сестра Флориана.
Но это был не доктор. В палату друг за другом прошествовали Король, герцог Пертинад и Придворный Маг. Деликатные сёстры, бесшумные, будто тени, исчезли в ту же секунду — Эрика даже не заметила, как они выскользнули в коридор. Она поставила на столик чашку с остатками чая, выпрямила спину и положила руки на колени. Три пары глаз с жадным вниманием уставились на неё — обладатель каждой пары спешил убедиться, в самом ли деле больной полегчало.
— Я рад, что ты очнулась, девочка, — усаживаясь нога на ногу на единственный стул, проговорил отец.
— Дорогая, я боялся поверить своим ушам, когда мне принесли известие о вашем скором выздоровлении! — простонал запыхавшийся герцог и плюхнулся возле Эрики, обдав её густым запахом пота, перемешанным с запахом каких-то новых духов; кровать прогнулась под его тяжестью.
Потрошитель молча прислонился к стене и скрестил руки на груди.
Эрика, чуть живая от напряжения, посмотрела на одного, на другого, на третьего.
Какое прекрасное общество!
Лжец и предатель.
Насильник.
Садист и шантажист.
Ей понадобилась вся её сила воли, чтобы удержать губы в блаженной полуулыбке. Не переставая улыбаться, Принцесса медленно втянула воздух и нежным голосом произнесла:
— Моё почтение, господа. А где папа?
— Что ты сказала? — нахмурившись, переспросил Король.
— Я спрашиваю, где мой отец? — повторила она. — Я должна его увидеть.
И без того вытаращенные маленькие глазки герцога стали совсем круглыми. Скагер с немым вопросом обернулся к Мангане, тот лишь приподнял бровь вместо ответа.
— Как вы осмелились говорите мне «ты»? — продолжала Принцесса, обращаясь к Королю. — Ведь вы же не член моей семьи! Но ваше лицо кажется мне знакомым. Не вы ли четыре года назад занимались со мной математикой, господин Альбренн?
— Альбренн?! — вмешался тот, кого теперь называли её мужем. — Моя несравненная, что с вами? Не пытаетесь ли вы изъясниться в том смысле, что не узнаёте его величество?!
— Полагаю, Принцесса именно в этом смысле и пытается изъясниться, — насмешливо проскрипел Придворный Маг.
Эрика встрепенулась:
— Его величество? Где? — и тут же сникла: — Если ты вон о том господине, то это дурацкая шутка. Он ничуть не похож на моего отца. Хотя и на учителя Альбренна… не слишком… — она пожала плечами и полностью переключилась на герцога: — С тобой сегодня тоже, кстати, что-то не то. С каких это пор ты со мной на «вы»?
Пертинад, переходивший с Принцессой на «ты» лишь перед тем, как утолить свою похоть, ошеломлённо забормотал:
— С каких это пор? Я?.. Но, ваше высочество, мудрые правила этикета, принятые в высокородных семьях, предписывают нам с вами…
— Да ещё и титул! — перебила его она. — Прекрати, Марк, мне уже не смешно. Хотя приятно, что ты пытаешься меня развеселить. Я устала от наших ссор, ты был таким гадким в последние время. Надеюсь, теперь с глупой враждой между нами покончено?
Любящий муж отодвинулся от неё, насколько позволяли его комплекция и спинка кровати. На его жирной физиономии ясно читалось, что сумасшедших он боится до полусмерти. Превозмогая омерзение, Эрика потянулась к нему и потрепала его по щеке:
— Братишка, и когда только ты успел так растолстеть? Наверное, ты слишком много ешь! Поправишься ещё немного, и с тобой не захотят связываться даже горничные.
— Ваше высочество, вам не надоело? — каркнул Мангана. — Может, хватит ломать комедию?
Король прищурился:
— Считаешь, она ломает комедию?
— Неужели есть какие-то сомнения?
Принцесса перестала улыбаться, перевела глаза на Потрошителя, надеясь, что недоумение в них выглядит правдоподобно, и спросила:
— А вы кто такой?
— Не знаете? — хмыкнул он.
— Нет.
— Присмотритесь повнимательней, ваше высочество. Может, я «четыре года назад» занимался с вами историей? Или, допустим, верховой ездой?
— Никогда раньше вас не видела, — отрезала Эрика. — Такие уши, как у вас, господин-не-знаю-вашего-имени, забыть невозможно!
Неплотно закрытая дверь распахнулась снова, впуская сияющего доктора Коркеца. Он слегка растерялся, увидев большую компанию, но моментально взял себя в руки, отвесил глубокий поклон Королю и извинился за вторжение:
— Я хотел как можно скорее проведать её высочество. Мне сообщили, что она очнулась, и я счастлив убедиться, что сёстры не ошиблись.
— Очнулась. Но ведёт себя очень странно, — констатировал Скагер.
Принцесса возмутилась, приподнимаясь:
— Это я веду себя странно?! Доктор Маршграф, что происходит? Мой брат, — она кинула взгляд на герцога, — привёл каких-то людей, но не говорит, кто они. И в конце-то концов, где папа? — Маршграфом звали врача, который лечил её в детстве и умер десять лет назад — нынешний врач как раз тогда прибыл ему на смену.
Бедный доктор Коркец замер, его лицо вытянулось.
— Ваше высочество, ваш батюшка в отъезде, — осторожно выговорил он. — Приедет завтра утром и сразу же вас навестит, не волнуйтесь. Эти люди, наверное, друзья вашего брата… — многозначительно посмотрел на Пертинада и добавил: — Не так ли, принц?
Герцог энергично затряс головой, его подбородки и щеки заколыхались мелкими волнами.
— Позвольте мне сесть рядом с её высочеством, я должен её осмотреть, — попросил его врач, и тот с готовностью освободил место.
Коркец, немолодой мужчина с располагающим умным лицом, серьёзными серыми глазами и светлой бородкой клинышком, был Одарённым. Дар целительства единственный из всех Даров пользовался почтением ингрийских монархов и находил достойное применение в Замке. О здоровье наследницы трона доктор заботился рьяно, но дружбы между ним и Эрикой не было. Вражды, впрочем, не было тоже — обычные прохладные отношения придворного врача и титулованной пациентки. «Он поймёт, что я не сумасшедшая, и, конечно, меня выдаст», — внезапно подумала Принцесса, разом теряя веру в то, что её затея увенчается успехом. А вслух спросила:
— Доктор Маршграф, вы собираетесь осматривать меня при них?
Он улыбнулся:
— Ваше высочество, мне нужно только проверить рефлексы… и задать вам несколько вопросов.
Повернул её лицо к свету, поводил перед ним блестящим молоточком, им же постучал по уязвимым местам, затем принялся за свои вопросы, на которые Принцесса отвечала нелепицами. Король, Мангана и герцог Пертинад слушали, не вмешиваясь. Когда вопросы закончились, врач взял девушку за руки и пристально посмотрел ей в глаза. У него были сильные и очень горячие пальцы, жар от них проник через бинты и быстро распространился от кистей до самых плеч. Ссадины под повязками защипало. «Не выдавайте меня, доктор! — мысленно взмолилась Эрика. — Скажите им, что я по-прежнему не в себе, и это просто новая стадия моей болезни! Не выдавайте меня, пожалуйста!»
То ли взгляд её был достаточно красноречив, то ли руки столь же красноречиво дрожали, то ли к целительскому Дару у Коркеца прилагался Дар чтения мыслей, но через пару минут, отодвинувшись от больной, врач со скорбным видом обратился к присутствующим:
— Мне тяжко это признавать, однако, боюсь, её высочество не повинна в притворстве. Она блуждает во мраке, её рассудок ещё не восстановился. Я был бы рад заверить вас, что его восстановление — дело нескольких дней, но не хочу врать: порой на это уходят многие месяцы и даже годы.
— Годы! О, неужели годы?! — возопил Пертинад.
— Увы, бывает и так. Идёмте ко мне в кабинет, я всё вам подробнейшим образом объясню, — доктор тяжело вздохнул и вместе с герцогом покинул палату.
На лице Короля теперь застыла презрительная гримаса, Мангана же выглядел живым воплощением досады. «Поверили! Они нам поверили!» — возликовала Эрика.
Но ликование длилось недолго.
Отец и Придворный Маг, не попрощавшись, вышли в коридор. В ту же секунду появилась с лекарствами сестра Флориана, которая, очевидно, дожидалась за дверью возможности зайти. Она замешкалась в дверном проёме, и Принцесса успела услышать гневный отцовский голос:
— Допрыгался, чароплёт?! Никто, кроме тебя, в этом не виноват! Никто!
— Не кипятись, Скагер, — раздражённо отвечал Мангана. — Кто же знал, что она окажется такой хлипкой?
«Кто же знал, что она окажется такой хлипкой…»
«Кто же знал, что она окажется такой хлипкой…»
Палата вдруг накренилась и поехала вбок. Молния, сверкнувшая в голове у Эрики, безжалостно осветила сокрытое. И сразу же стало ясно, что означает решётка на окне.
|
