|
DeJavu
|
 |
« Ответ #1352 : 28-Мая-2018 14:43 » |
|
27.01.1997.
Из темноты меня выдернула резкая боль. Сердце билось как загнанное, но через пару секунд чуть успокоилось и я медленно открыла глаза. И резко отшатнулась назад, вернее, попыталась это сделать - тело почему то совсем не слушалось. Меня вновь затопил ужас - ничего не изменилось, вокруг все тот же залитый ослепительным светом кафель, а надо мной вновь склонилась ненавистная Бутан. Но видимо выражения моего лица оказалось достаточно, ибо Бутан тут же исчезла из моего поля зрения, а сбоку раздался мягкий и успокаивающий голос Мэдлен:
- Все нормально, Мари. Все уже закончилось.
Я повернула голову в ее сторону, разом вспомнив все. И постаравшись успокоиться, вновь на пару секунд закрыла глаза. Преодолев слабость, я задала больше всего сейчас интересующий меня вопрос:
- Вы его взяли?
- Взяли. И Джонсона, и одного из высокопоставленных членов Красной Ячейки, что в ближайшее время позволит нам размотать всю цепочку.
Мэдлен подошла поближе и легко дотронувшись до моего плеча, поблагодарила:
- Спасибо, Мари. Отличная работа.
И уже выходя, добавила:
- Отдыхай.
В лазарете я провела всего сутки. Несмотря на весь ужас пережитого, никаких необратимых последствий случившееся для меня не имело и восстановилась я очень быстро. Что наталкивает на мысль, о неслучайности выбора именно тех методов допроса, которые ко мне применили. Что ж, Мэдлен ничего не пускает на самотек. Контроль и анализ - ее кредо.
Но для меня так и осталось загадкой, была ли Бутан в курсе моей невиновности с самого начала, или узнала об этом постфактум, вместе с остальными. Да в принципе, никакого значения это не имеет, в любом случае, мое отношение к ней ничто уже не изменит - при случайных встречах в коридоре, я едва сдерживаю желание свернуть ей шею.
Абсолютное большинство тех, с кем я пересекаюсь в Отделе, казалось намеренно избегали темы происшедшего и вели себя словно ничего не случилось. Будто и не было моего ареста, допроса, ликвидации и непонятного воскрешения и освобождения. И лишь Вальтер, который, как выяснилось был в курсе с самого начала, отреагировал так, как мне в глубине души и хотелось, посочувствовав: "Да, детка, здорово же тебе досталось".
И еще, изменилось отношение ко мне в группе. С Куртом на эту тему не было сказано ни слова, словно он считал в порядке вещей выполнение таких поручений, и говорить тут не о чем. Ли стал шутить осторожнее и более сдержанно, как будто чего-то выжидал или не мог определиться со своим новым ко мне отношением. Но было все же и кое-что хорошее. Тэйлор наконец-то отстал от меня и прекратил донимать своим превосходством. Чаще всего он теперь предпочитает меня вообще не замечать. Когда это возможно, конечно. И меня это вполне устраивает.
В один из дней после того, как я вернулась к оперативной работе, меня вызвали к шефу. Первый раз за все два года моего пребывания в Отделе. Не уверена, что он до сего момента вообще помнил о моем существовании. Во всяком случае, лично с ним, наедине, я никогда еще не общалась. И хорошо. Из высшего руководства мне за глаза хватает Мэдлен.
Поднималась я по ступенькам, в смешанных чувствах и понятия не имела, чего мне ждать от этого визита.
Войдя внутрь, я с облегчением увидела, что шеф не один. Рядом с ним, плечом к плечу, но на полшага позади, стояла Мэдлен. И вид оба имели донельзя официальный. Я остановилась в паре шагов от них и замерла в ожидании.
- Надеюсь, ты понимаешь, почему мы так поступили? - безо всякой прелюдии поинтересовался шеф.
Ни ему, ни мне не нужны уточнения о чем идет речь. Это могло быть только об операции Джонсона. И не знаю, чего в его словах было больше - желания узнать о моем отношении к происшедшему, или попытки оправдаться, но я ответила единственно возможное в этой ситуации. То, что он и хотел услышать:
- Да, конечно, - стараясь выглядеть при этом спокойно и невозмутимо, но меня выдал непроизвольно задергавшийся левый глаз. Частично из-за воспоминаний о том дне, а частично из-за шефовой неуклюжей и совершенно ненужной мне попытки извиниться. Если конечно его слова вообще можно так расценить. Тем более, что выходит это у него с грацией слона в посудной лавке. И последовавшие за этим пассажи шефа о жертвах приносимых на алтарь добра, лишь еще больше усилили неловкость момента.
Лучше всего с его стороны, было бы совсем не поднимать эту тему. И я прямо посередине его речи, плюя на то, что это невежливо, перевожу взгляд на Мэдлен.
По ее ответному взгляду, отнюдь не извиняющемуся за бестактность и толстокожесть шефа, я вижу, что она все же понимает всю неуместность для меня его излияний. И за это я готова простить ей абсолютно все. Если уж на то пошло, сделала я это ради руки Мэдлен на моем плече, а вовсе не ради высокопарных разглагольствований шефа. И она это знает. Между нами словно существует некое негласное понимание. Возможно, правда, что все это, всего лишь мои фантазии, пусть так, но они помогают мне жить. И такие моменты как этот, дают мне надежду, что может быть я не так уж и ошибаюсь, и не выдаю желаемое за действительное.
И только сейчас, я с полной ясностью для себя, осознала, что я человек Мэдлен. Не шефа, и даже не Отдела. При всей непоследовательности и даже абсурдности этого утверждения, ибо эти понятия неотделимы друг от друга. И похоже, именно в этот момент, я сделала окончательный выбор.
Дождавшись когда шеф закончит свою речь, Мэдлен кивком отпустила меня:
- Ты свободна.
Я кивнула ей в ответ, и не удостоив шефа и взглядом, удалилась. Все равно, такие тонкости недоступны его пониманию, так что я могла себе это позволить. А вот Мэдлен несомненно заметит мою выходку.
Надеюсь я не перегнула палку с показным пренебрежением шефом. Чересчур выказанное, оно может ей и не понравиться.
Спускаясь вниз, я задумалась, а сделала бы я то же самое, если бы мне это просто приказал шеф? И покопавшись в себе, ответила - сделала бы. Но далось бы мне это не в пример труднее.
|
