|
DeJavu
|
 |
« Ответ #793 : 07-Февраля-2017 12:19 » |
|
Не успев толком осознать то, что мне предстоит сделать, испугаться этого и хоть как-то морально подготовиться, как я уже оказалась внутри. Ранее мне приходилось бывать в Белой Комнате, правда, в качестве допрашиваемого, и если бы не более чем своевременное вмешательство Курта, тот день мог оказаться для меня последним. Но несмотря на перемену ролей, меня вновь как и в предыдущий раз, охватили незабываемые и неприятные ощущения. Казалось, сама атмосфера этого места пропитана болью и страхом.
Пересиливая себя, я наконец-то смогла взглянуть на того, кто был причиной моего появления здесь. Первым, что бросилось мне в глаза на фоне стерильно-белых стен, была густая копна каштановых с золотисто-рыжим отливом волос, закрывающая пол-лица, ибо голова сидящего в центре комнаты мужчины, была безвольно опущена. На виду оставалась лишь правая скула со свежей ссадиной и дорожкой пота, стекающего с виска по щеке и смешивающегося с сукровицей. У меня в голове нет ни единой мысли, я просто механически фиксирую то, что вижу. Взгляд независимо от меня, сам по себе приковывается к еще одному яркому пятну - на большом пальце его правой руки сорван ноготь, и густые, вязкие, тягучие капли медленно собираются на кончике пальца и так же медленно и неохотно падают вниз.
Время почему-то вдруг становится таким же вязким и тягуче медленным как и эти капли. Из всех чувств ощущаемых мной сейчас, доминирует тупое равнодушие, хотя я отдаю себе отчет, что скорее всего, я просто стараюсь прикрыться им от происходящего и обманываю сама себя.
Я отстраненно пытаюсь понять, как будто это имеет хоть какое-то значение, был ли сорван ноготь случайно во время захвата, или это сделали намеренно уже в Отделе? Обычно они предпочитают совсем другие методы, далекие от таких средневековых, и гораздо более эффективные.
А в следующий момент, без всякого перехода, я уже шагаю вперед, точно зная, как я буду вести себя и что говорить. Это не было осознанным мышлением или обдуманным планом, скорее наитие свыше, родившееся из самой сути этого места. Я просто знала, что нужно делать. И всё.
Пленник медленно поднял голову, чтобы оценить, чем ему угрожает звук приближающихся шагов, и я наконец смогла рассмотреть его лицо целиком. Молодой, лет двадцати пяти, не больше, и бывший бы наверное довольно симпатичным, если бы его лицо не портили разрезы под глазами, характерные для работы отделовских экзекуторов. Но еще больше чем эти безобразные шрамы, его портила пустота, уже поселившаяся в глазах. Пустота и немое безразличие человека, шагнувшего за грань жизни, который осознает, что живым он отсюда не выйдет.
Но все же пусть и на долю секунды, в его взгляде мелькнуло и что-то вроде удивления. Видимо он ожидал увидеть все что угодно, только не тинейджерского вида соплюшку, которую происходящее похоже пугает больше, чем его самого. Это хорошо. Хоть какая-то реакция.
- Фредди, я хочу помочь тебе, - в эти слова я вложила всю свою искренность, и для этого мне не пришлось кривить душой и делать над собой усилие. Ибо в сидящем передо мной человеке, я вижу не террориста-фанатика, хладнокровно собиравшегося угробить кучу людей, а прежде всего избитого, измученного, отчаявшегося но не сломленного человека, осознающего, что жить ему осталось всего ничего, да и то что осталось, будет мучительным.
Я помнится, уже как-то говорила вам, что не умею скрывать свои эмоции, и что в Отделе мне это очень мешает? Так вот сейчас это явно пойдет мне на пользу. Я и не думала скрывать то, что чувствую.
И он несомненно все это увидел - сочувствие и жалость к себе. И его это несомненно сбило с толку, но затем его взгляд опустился ниже, на мою руку со шприцом, и мимолетный контакт между нами вновь растворился в пустоте.
- Если ты думаешь, что я пришла мучить тебя, как все те, кто был до этого, то ты ошибаешься. Я была на твоем месте, и знаю каково это. Я не могу отпустить тебя, и я не могу убить тебя. Но я могу сделать так, что сопротивляемость твоего организма болевому шоку возрастет в разы. Сколько раз до этого ты терял сознание от боли, Фредди? Два, три раза? Так вот, больше этого не случится.
Я старательно игнорирую тот факт, что диалог у нас получается исключительно односторонний, и чуть качнув рукой со шприцом, как бы давая понять, о чем я, продолжила:
- Это тебе поможет.
Я медленно подошла к нему вплотную, словно боясь спугнуть, и чуть помедлив, аккуратно и нежно убрала с лица вновь закрывшую его прядь волос, и ласково провела ладонью по нетронутой щеке.
- Я помогу тебе, Фредди. Верь мне, - сейчас я уже не просила, а говорила так, словно лишь подтверждала то, что уже есть между нами, и не отнимая руки от его лица и глядя прямо ему в глаза, другой рукой поднесла шприц к его шее и нажала на спуск.
Он так и не шевельнулся, оставшись внешне совершенно равнодушным к моим манипуляциям. Я понимаю конечно, что он не настолько наивен, чтобы поверить, что в стане врага кто-то захочет помочь ему и искренне посочувствует, но... безумная надежда остается всегда. Особенно тогда, когда кроме нее ничего больше нет. По себе знаю. Он не верит мне, но хочет поверить. И этого уже достаточно.
Вновь проведя рукой по его волосам, открыв лоб, я чуть отклонилась и убрала руку, а затем и вовсе отступила на шаг. И совершенно другим, отстраненным и насмешливым тоном, добавила:
- Только вот незадача, я забыла тебе сказать, что у этого средства есть побочный эффект.
Я не отрываясь наблюдала за ним, и как бы прекрасно он не владел собой, я все же успела заметить, что он едва заметно вздрогнул, и дыхание его участилось.
- Ты очень сильный, Фредди, - сказала я, отдавая дань его мужеству. - Но теперь, даже ты не выдержишь. Сопротивляемость болевому шоку возрастет в разы - это правда. Но вместе с ней возрастет и чувствительность и восприимчивость к боли. Другими словами, твой болевой порог станет чрезвычайно низким, но вот сознание ты больше не потеряешь, и прочувствуешь всю гамму ощущений сполна. То, что было до этого, покажется тебе цветочками, Фредди. Это была всего лишь разминка. Теперь, все будет серьезно. И ты все расскажешь.
Здесь я вновь позволила своему сочувствию, отнюдь не наигранному, выплеснуться наружу. Мне на самом деле его жаль, потому что я была на его месте. Но в отличие от меня, у него нет ни малейшего шанса, и я это знаю. Его сопротивление обречено на провал. Дело лишь в том, сколько он протянет, и чем он за это заплатит. И я хочу помочь ему закончить все здесь и сейчас.
- Зачем? Зачем тебе это? Ради чего? Мы все равно найдем вашу подбазу, раньше или позже - для нас это не так уж важно. Твои соратники все равно что уже мертвы. Ты ничем им не поможешь. Единственно, кому ты можешь помочь - это себе. Сделай одолжение, избавь себя от мучений.
Я чуть помолчала, и констатировала факт:
- Конечно потом тебя убьют, и ты это знаешь. Но честно, на твоем месте я предпочла бы смерть, чем то, через что тебе придется пройти, если я выйду отсюда не услышав то, что мне нужно.
Во время моего монолога он оставался все так же безучастен, что лишало бы меня всякой надежды на благополучный исход, если бы не одно но... Пот еще сильнее струился по его лицу, и хотя он не подает виду, я все же вижу, что открывающаяся перспектива его несомненно пугает. Но к сожалению, видимо недостаточно, ибо мои аргументы уже кончились, а реакции я так и не дождалась. Жаль. Впору теперь задуматься, а не займу ли я в ближайшее время его место? Ну что ж, я сделала всё что могла и будь что будет.
Кивнув, как бы признавая его право на выбор, пусть даже и такой безрассудный, я развернулась и направилась к двери. Кто из нас в тот момент боялся больше, не знаю, ибо меня за дверью несомненно ждала Мэдлен, а ее явно не порадует, что я не справилась. То, что они до этого три часа с ним безрезультатно бились - не в счет, в Отделе каждый отвечает сам за себя. Я уже положила руку на дверь и потянула на себя, когда меня остановило едва слышное:
- Постой.
Я удержалась от торжествующей улыбки и повернулась назад с приличествующим случаю выражением лица.
Спустя две минуты, я вышла из Белой Комнаты, и как и ожидала, увидела стоящую у двери Мэдлен, видимо наблюдавшую за происходящим внутри по монитору. Она как-то слишком уж, не удивленно, нет, но задумчиво-оценивающе смотрит на меня.
- Это севернее Антверпена, в окрестностях Стабрука...
- Очень хорошо.
Ого, градация моих оценок возрастает. Помнится, однажды я уже удостоилась такого же эпитета без "очень". Интересно, что нужно будет сделать, чтобы заслужить ее "отлично"? Нет, не хочу даже думать об этом.
- На сегодня ты свободна, - добавила Мэдлен, и ушла не дожидаясь моей реакции.
Только теперь, когда я осталась одна, у меня появилась возможность оценить то, что со мной случилось. Присутствие Мэдлен как-то не располагало к самокопанию.
Я чувствую себя опустошенной. Есть ли дно у моего падения? Этот вопрос я давно уже для себя выяснила - похоже что нет. Всего два года назад, я была обычным человеком, а сейчас - убийца со стажем, готовая переспать с кем угодно по их приказу, а теперь вот еще и пытала человека. И не важно, что он скорее всего это заслужил, и что пытка была чисто психологическая, и что удовольствия я ни малейшего от этого не получила, но справедливости ради надо сказать, что и особого отторжения не испытала тоже. Скорее смирение и равнодушие. Похоже, что они окончательно меня доломали.
Иногда, в такие моменты как этот, у меня получается посмотреть на себя как бы со стороны. И меня ужасает то, что я вижу. Хорошо еще, я не помню себя прошлую, если мне было бы с чем сравнить - это было бы еще хуже.
|
