|
DeJavu
|
 |
« Ответ #38 : 27-Апреля-2015 21:16 » |
|
Эпизод 9. Правда.
Очень скоро получилось так, что я на своем опыте прочувствовала, что энтузиазм и чувство команды - ничто, когда дело касается чего-то личного, и поняла почему Отдел работает именно такими методами. Энтузиазм и чувство команды. Мне теперь самой смешно. Какая же я все-таки наивная. Какой энтузиазм может заставить человека делать вещи которым противится всё его естество? И о каком чувстве команды может идти речь, когда на кону стоит твоя жизнь? Только твердое ЗНАНИЕ, что если не подчинишься и не сделаешь то, что должен, будет еще хуже, много хуже. Отдел в таких случаях бывет изобретателен. Только страх перед этим, и никак иначе.
Возможно с опытом, на каком-то другом уровне сознания приходит это самое чувство команды, но в основе все равно остается страх. Альфа и Омега. Непреложная истина. С которым со временем свыкаешься и почти не замечаешь, но он есть всегда.
И только в одном случае этот метод не срабатывает - когда человеку уже наплевать на себя, когда он не боится, и даже хочет умереть. Тогда Отдел не властен над ним. Но обо всем по порядку.
В этот же день меня посетил обещанный Мэдлен психолог. Но то что он делал, больше было похоже на допрос, чем на заботу о моем душевном равновесии. Фигурально выражаясь, он вывернул меня на изнанку. Ладно, я еще понимаю, что обрывки разговоров услышанные мной между Первым и Вторым могут хоть чем-то быть Отделу полезны. Но зачем им что и как Второй у меня выпытывал? Они ведь и так все слышали, небось еще и запись имеется. Не удивлюсь нисколько. Ну и вот скажите, а на что им может пригодиться мой бред под пентоталом? А ведь психолог посвятил вытаскиванию из меня воспоминаний о нем, не меньше часа. Ерунда какая-то. Но всё когда нибудь заканчивается, и меня оставили наконец в покое.
Я с облегчением откинулась на подушку и совсем уж было вознамерилась поспать, и даже впала в состояние, когда мысли свободно как им вздумается бродят где хотят, не контролируемые засыпающим сознанием, ну знаете, как это бывет, когда думается о чем-то, но как-бы само собой, без всяких усилий с вашей стороны, и одна мысль плавно перетекает в другую, и ассоциации сменяются без всякой логики. Именно в тот момент я ВСПОМНИЛА, что среди образов всплывавших в моей памяти под воздействием пентотала был и тот мужчина, встреченный мной на задании (которое кстати вновь было на моей родине, но на этот раз далеко от дома), и над которым я тщетно ломала голову кто же он такой.
Так вот, судя по всему он сосед моей семьи. Только вот незадача, не моей НАСТОЯЩЕЙ семьи, а той, которая мне привиделась в пентоталовом бреду. Там у меня вообще всё другое. И родители, и дом, и вообще, жизнь другая.
Так что я с легким сердцем решаю, что все это просто выверты сознания под воздействием препарата. Мозг всего лишь подставил задевший меня когда-то так сильно образ, на первое попавшееся место, не более. На этом я и решаю успокоиться, но всё же чувствую, что хорошо, что я не вспомнила этого раньше, до визита психолога, пусть это останется при мне. Сознательно я не стала бы утаивать подробности, себе дороже выйдет, а так... почему бы и нет? Сосед несуществующей семьи? Ну и ладно. Чем бы мой мозг не тешился, лишь бы крыша не поехала.
Что изменилось в моем положении после экзамена? Да почти ничего. Я все так же хожу на занятия, и живу в Отделе. Правда вторая неделя уже заканчивается, с тех пор, как я вышла из медблока, а в "поле" всё ещё не посылают. Это странно. Обычно раз в десять дней а то и чаще были выезды, но кто их знает? Может у террорюг отпуска? А может и еще в чем-то дело, разве Отдел поймешь? Не больно то и хотелось.
Ах да, еще в самом Отделе у меня появилось больше свободы. Но вот воспользоваться ей, у меня получается редко. Лишь иногда, после занятий, когда не совсем уж валишься с ног, удается забежать поболтать к Вальтеру. Да и Биркоф оказался вполне себе ничего парнем. И вовсе он не такой сноб, увлеченный только своими компьютерами, каким показался мне вначале. Впрочем, насчет компьютеров я почти не ошиблась.
Ну и еще после того случая я стала плохо спать. Постоянно всплывает этот бред, про несуществующую семью, да еще каждый раз с новыми подробностями. Прямо сериал какой-то. Нет, я конечно не против, хоть какое-то развлечение, но уже надоело, да и в последнее время к этому стало прибавляться чувство, что я теряю кого-то близкого и родного, жуткая тоска наваливается, и я просыпаюсь в слезах. Но слез я себе позволить не могу. Слезы - слабость, а слабость в Отделе не поощряется, она здесь искореняется.
И лишь когда эти вспышки воспоминаний начинают появляться и наяву, и к ним добавляется почти постоянная и выматывающая головная боль, я наконец понимаю, что со мной что-то очень сильно не так. Может у меня уже раздвоение сознания начинается? Здравствуй шизофрения? Чем еще можно это объяснить? Логичнее всего конечно, списать всё на побочный эффект от "левого" пентотала, но я вспоминаю, что тот "сосед" показался мне странным еще до экзамена, и голова у меня тогда точно так же болела. Нет, здесь что-то другое.
Какое-то время я терплю, но вскоре до меня доходит, что долго скрывать свое состояние у меня не получится, ну сколько еще я продержусь? Со всей очевидностью я понимаю, что мне нужна помощь, одна я не справлюсь. Но к кому мне обратиться, и не будет ли это моим концом? В Отделе больные не нужны. И я это понимаю. Но выбора у меня нет.
Кандидатура Мэдлен всплывает сама собой. В конце концов, кто у нас здесь главный психолог? Да и в конечном итоге, к кому я ни обратись, она всё равно будет в курсе. Да, но что я ей скажу? Здрасьте, похоже у меня едет крыша. Не могли бы вы что-то сделать с этим? Очень смешно. Но только не мне. Мне страшно. Но терпеть и чего-то ждать дольше, я не могу. Но не могу и решиться.
В таком подвешенном состоянии я пробыла еще пару дней. Я стараюсь не оставаться одна, это хуже, на людях я отвлекаюсь, и мне легче. Поэтому уже второй вечер подряд я коротаю у Вальтера. Мне везет. Оба дня, вернее вечера, ни в системном, ни в оружейке никакой суеты и толкотни. Ночных миссий нет, и я могу беспрепятственно торчать здесь. На меня никто не смотрит косо и не гонит.
Вальтер со включенной лампой, колдует над электронной начинкой чего-то, с паяльником в руках, а я просто сижу, облокотившись на стол и положив голову на руки, посматриваю на него.
Уже поздно. В Отделе тишина. Лишь пара человек в системном доделывают что-то за компьютерами. Бирки нет. У шефа в кабинете темнота. Тихо, спокойно, и даже почти уютно. Я местами задремываю, но на предложения Вальтера идти к себе и спать как нормальный человек, лишь улыбаюсь и продолжаю сидеть. Идиллию разрушает голос Мэдлен по селектору:
- Вальтер?
Он отвечает, подойдя к переговорнику:
- Да?
- Мари у тебя?
- Да. - Он удивленно оборачивается ко мне.
- Пусть зайдет ко мне в кабинет.
- Хорошо. - Он отключает связь, и чуть помолчав, обеспокоенно спрашивает:
- У тебя неприятности?
Я чуть пожимаю плечами. Это можно понять как хочешь. Незачем Вальтеру знать, что у меня уже давно неприятности.
Я даже не особо удивлена. Не скажу, что я этого ждала, но не удивлена. Я хорошо заучила урок, что в Отделе не получится ничего скрыть. Я сползаю со стула, и кивнув напоследок Вальтеру, медленно бреду к кабинету Мэдлен. У меня есть еще надежда, что ее вызов никак не связан с моим состоянием, ну мало ли что ей нужно? Но эта надежда исчезающе мала. Даже не знаю, радоваться мне что всё так получилось, или расстраиваться.
Как бы медленно я ни шла, но вот и кабинет Мэдлен. Я нажимаю на кнопку, и дверь плавно отъезжает в сторону, а я обреченно захожу в кабинет. Мэдлен, как обычно сидит за своим столом. Я медленно спускаясь по ступенькам спрашиваю:
- Вы хотели меня видеть?
- Проходи Мари, садись. - Первый раз за всё время, она обратилась прямо ко мне по имени, да и голос у нее какой-то чересчур добрый. Не люблю когда она такая, обычно это предвещает неприятности. БОльшие чем обычно. Как будто она заранее хочет извиниться за то, что вынуждена будет сделать. Хотя на самом деле я больше чем уверена, ей всё равно. Просто внешние приличия.
Я присаживаюсь на стул, и Мэдлен чуть помолчав и пытливо глядя на меня спрашивает:
- Как ты себя чувствуешь в последнее время?
Ну вот, мои опасения полностью подтвердились. И что теперь делать мне? Хотя, какие еще у меня варианты? Врать Мэдлен - это даже не смешно. Раз спросила, значит что-то им уже известно. И что будет, если я скажу все как есть? Но как бы то ни было, выбора у меня нет, и я рассказываю о кошмарах по ночам, о вспышках наяву, о головной боли, в общем обо всем.
Наконец закончив, я решаюсь поднять голову и посмотреть на реакцию Мэдлен. К моему величайшему удивлению, видимо для нее не является новостью ничего из того что я только что ей сообщила, и вообще похоже она не просто понимает во всём этом гораздо больше чем я, она ЗНАЕТ. Вот только что?
- Мэдлен, что происходит? - тихо спрашиваю я.
- Почему ты сама не обратилась за помощью? - игнорирует мой вопрос Мэдлен.
Она что, притворяется что не понимает? А почему никто не горит желанием обращаться к ним за помощью? Они же сами сделали всё возможное, чтобы их боялись. Это как само собой разумеющееся, о котором не говорят, но все знают. Я молчу в ответ и просто смотрю на нее.
- Ладно, об этом поговорим позже. - она дает мне понять, что недовольна моим поведением и тему не закрывает, но сейчас есть вещи более важные.
Чуть помолчав, и всё так же внимательно глядя на меня Мэдлен спрашивает:
- Ты помнишь Ника?
- Конечно, я помню Ника. - в голосе не считая удивления от столь неожиданного вопроса, помимо моей воли проскальзывает и застарелая обида. Как я могу забыть своего хорошего знакомого, которого убили, подставив меня?
- По всей видимости, действия Отдела могли вызвать у тебя некоторое неприятие. - тут же констатирует факт Мэдлен.
- Вовсе нет. - я и сама уже испугалась того, что так явно выказала свои эмоции, и иду на попятный - Я всё понимаю.
И внутренне недовольно морщусь. Разговор только начался, а я уже второй раз прокололась. Я вижу что мои оправдания ее не убедили, и вот она, действительно всё понимает, но решает не заострять на этом внимание. Пока.
- Николас Бергман, известный тебе как Ник - талантливый подрывник одной из ведущих группировок в Восточной Европе. Крайне осторожный и опытный. Отдел охотился за ним уже несколько лет. Безуспешно. Пока не появилась ты. В том доме, где мы его с твоей помощью взяли, взрывчатки хватило бы на то, чтобы сровнять с землей полквартала. И он пошел бы на это, при попытке открытого захвата. Теперь ты знаешь, почему всё было так, а не иначе.
Помнится я уже спрашивала у нее кто такой Ник, но тогда мне ясно дали понять, что это не моё дело. Может мне кажется, но это очень похоже на то, что она... оправдывается передо мной??!!! И при чем здесь вообще моё состояние?
- А почему вы раньше мне всё это не рассказали?
Но Мэдлен вновь игнорирует мой вопрос. И вообще, она как-то слишком уж пристально и оценивающе смотрит на меня, как-будто что-то решает для себя. Не нравится мне ее взгляд, ох не нравится. Наконец она вновь заговорила:
- Твоя семья, которую ты считаешь своей, причина по которой ты попала в Отдел, и вся твоя жизнь до него, которую ты помнишь - никогда не существовали.
Сначала я подумала что просто ослышалась. Как такое вообще может быть? Затем, что кто-то из нас двоих сошел с ума. Скорее всего я, судя по симптомам. Слуховые галлюцинации уже начались. Но глядя на Мэдлен я поняла, что она действительно сказала то, что сказала. И я не нашла что еще спросить, кроме глупого:
- То есть как?
- Николас был знакомым твоего отца. - она прерывает готовое сорваться у меня возражение - Твоего настоящего отца. Они были знакомы с детства. К счастью для нас, у всех, даже самых осторожных, есть слабости. В тот день Ник был у вас в гостях. При попытке его захвата, твои родители погибли, Нику удалось сбежать, а тебя мы забрали в Отдел.
- Зачем? - Не то чтобы я поверила в этот бред, но все же...
- Чтобы использовать в будущем для захвата Ника. Нам была известна незасвеченная явка, в которой он рано или поздно объявился бы, и за которой мы постоянно наблюдали. Спустя год так и случилось.
- Но это не объясняет того факта, что я ничего из этого не помню.
- Ты и твои родители официально считаетесь погибшими в результате пожара у вас в доме. Забрав тебя в Отдел, мы стерли тебе память, и наложили новые воспоминания, в которых твоим родным стал город где должен был появиться Ник. И семья у тебя в воспоминаниях стала другой, и Ник стал не знакомым твоего отца, а твоим, о котором как ты думала никто не знал.
- Я вам не верю. Этого просто не может быть.
Мэдлен пару секунд молча смотрит на меня, а затем набирает что-то на клавиатуре и разворачивает монитор так, чтобы я его видела.
А на нем сменяют друг друга фотографии - женщина в накинутой на плечи шали, сидит в плетеном кресле на веранде дома, я обнимаю ее сзади за шею, а рядом с нами стоит улыбающийся мужчина, фото в доме, на пикнике, мой день рождения, и еще много, много фотографий, целая жизнь. Моя жизнь. Это могло бы быть фотомонтажем, если бы не одно но... Лица на фото те же самые что и в моих снах, и во внезапных вспышках воспоминаний. Никто кроме меня не мог знать что я вижу, значит это... правда? От этой мысли меня словно сковывает холодом, и я уже поверив, но все еще пытаясь обмануть саму себя, с усилием отрываю взгляд от экрана и упрямо глядя на Мэдлен говорю:
- Вы могли подделать все эти фото.
Она едва заметно пожимает плечом.
- Если тебе этого не достаточно, могу показать видеозапись с операции захвата, проводимой у вас в доме. Но я бы не советовала тебе на это смотреть.
Я и сама не хочу это видеть, но с другой стороны, вряд ли у меня еще будет такая возможность, мне нужно знать как можно больше о своей семье, я ДОЛЖНА это увидеть.
- Покажите. - настаиваю я.
Мэдлен нажимает кнопку и фотографии сменяются на видео. Уже знакомый по фото, двор и дом. Вечер, темнеет и видно плохо. Картинка дергается, как будто тот кто снимал бежит. По бокам еще оперативники, они разделяются и окружают дом. Заходят внутрь. Гостиная на первом этаже. Четверо сидящих за столом застыли глядя прямо в камеру. Ник, справа от него женщина, а слева мужчина и... я. Затем все происходит молниеносно. Ник закрывается женщиной и тащит ее к двери в другую комнату, начинается стрельба, мужчина (отец-?) сбивает меня на пол и закрывает собой. Потом темный коридор, лестница, крики.
Не могу больше на это смотреть и говорю Мэдлен:
- Хватит, уберите.
Я сижу вся окаменев и уже не сомневаюсь в том что сейчас увидела, только изо всех сил пытаюсь вспомнить, вспомнить, вспомнить. Но голова начинает болеть так, что в глазах темнеет. Одно хорошо, впервые я их больше не боюсь, и могу сказать сейчас всё что захочу. Мне все равно что они со мной сделают, на самом деле всё равно. Я вновь поднимаю взгляд на Мэдлен:
- Вы не только убили мою семью, вы украли у меня даже память о ней.
- И теперь, когда ты знаешь правду, тебе легче?
- Нет.
Мэдлен выразительно приподнимает бровь, как бы говоря: "Ну и?"
- То есть, вы заботились обо мне? Как мило с вашей стороны. - я даже не пытаюсь скрыть сарказм.
- Это был единственно возможный выход. Знай ты правду, стала бы ты помогать нам? А Ника необходимо было взять. Подумай лучше о том, сколько людей погибло до того, как мы его взяли, и сколько не погибнет после.
Но мне сейчас как-то не до всех этих абстрактных людей, меня гораздо больше волнуют двое совершенно конкретных.
- И зачем тогда вы вообще мне все это рассказали?
- Ты начала вспоминать. Возможно, повлияло воздействие пентотала, которому ты подверглась. Наши эксперты посоветовали не пытаться купировать этот процесс, а позволить ему протекать естественно, если мы конечно хотим оставить тебя в своем уме. И мы позволили, но держали все под контролем.
- И зачем я вам в своем уме? - ехидно интересуюсь я. - Почему бы просто не убить меня раз я больше не нужна?
- Ты первый опытный образец, нам интересна динамика процесса, и кроме того, Отдел в некотором роде в долгу перед тобой и твоей семьей. И помимо этого, у тебя как ни странно оказались неплохие задатки оперативника.
Да неужели! Она признала вину Отдела, пусть даже и косвенно.
- Какая щедрость с вашей стороны! - чувствую, что я близка к тому, чтобы закатить истерику прямо здесь и сейчас.
- Я понимаю твои чувства. Да, надо признать, тебе пришлось многим пожертвовать. Но всем нам приходится чем-то жертвовать, чтобы Отдел продолжал жить и работать.
- Что-то по вам не видно, чтобы вы чем-то пожертвовали. - и тут же захлопываю рот, осознав ЧТО и главное КОМУ я только что сказала.
К моему удивлению Мэдлен никак не реагирует на мою безобразную выходку, только взгляд леденеет. А я то ждала, что меня прибьют на месте. Ах да, я же ценный образец! Вот отпадет во мне надобность, и тогда припомнится, кто чем жертвовал. Но я уже не могу и не хочу остановиться. Возможно, и даже скорее всего, потом я пожалею о том что творю, но сейчас мне плевать на последствия:
- И что будет с моей памятью дальше?
- Мы не знаем, но нас это тоже крайне интересует. Возможно теперь, когда ты знаешь правду, память постепенно восстановится в полном объеме, возможно частично, а может все останется так как сейчас.
- И что теперь со всем этим прикажете делать мне?
- Жить дальше. Или умереть.
И смотрит на меня так, что я понимаю, если я сейчас же не возьму себя в руки и не успокоюсь, выбор за меня сделает она сама, и это явно будет второй вариант.
- Как? Как жить дальше?
- Как сможешь. - По её тону я чувствую, что это всё. Больше она бессмысленных выплесков эмоций не потерпит. Это не её проблема, а моя. И выбор за мной как ее решать. И так она сегодня проявила просто чудеса долготерпения.
Разговоры с Мэдлен никогда не были лёгкими, но этот, выпил все мои силы до остатка. Как-то разом на меня навалились равнодушие и апатия, не осталось ни злости, ни отчаяния. И даже горе по обретенной и тут же потерянной семье, отошло на дальний план. Единственное чего мне хотелось в тот момент, это уйти к себе, лечь и забыться. Но меня никто не отпускал, и я продолжаю сидеть, уже не пылая праведным негодованием, а с полным безразличием к происходящему.
Мэдлен, видимо оценив изменения в моем состоянии, встает из-за стола и подойдя к двери, говорит мне:
- Пойдем со мной.
- Куда? - недоверчиво спрашиваю я. У меня еще живы воспоминания, когда она вот так же приказала мне идти за ней, а потом чуть не пристрелила.
- Туда, где тебе помогут.
Мне ничего не остается, как встать и последовать за ней.
|
