Реквием (Скорбя о ней)
Миллионами цветных огней
Разлетелся мир, скорбя о ней.
В мире боли не найдя тепла
Новый дом навеки обрела…*
Словно в насмешку над холодной весной и дождливым летом, сентябрь радовал теплом и солнцем.
Странно, я столько раз бывал здесь прежде, но, ни разу не замечал такого буйства красок: неестественного, неуместного. Охра, золото и багрянец осени теряется в изумруде зелени, тонкое серебро паутины оседает легким мороком на ярких, словно крылья бабочек, лепестках роз. Солнечные лучи, пробившись сквозь крону могучего дуба, играют в пятнашки с легким, не по–осеннему теплым, ветерком.
Аромат роз, смешанный с нотами сырости и тлена, удушливой волной бьет в лицо. Теперь я понимаю, почему ты возненавидела эти цветы еще маленькой девочкой, захлебываясь слезами над могилой матери. Для меня они тоже навсегда станут символом потери и боли.
Тихо, лишь гравий на дорожках поскрипывает под ногами да шелестит листвой ветер. Где–то в ветвях дуба робко подает голос соловей, но, словно испугавшись, тут же замолкает. Даже птица не решается нарушить вечный покой этого места.
Опускаюсь на колени. Белые гортензии, еще не растерявшие россыпи утренних бриллиантов росы, ложатся у ног мраморной статуи. Могу поклясться – она совершенна, до последней черточки, плавными, чуть розоватыми в свете утреннего солнца изгибами повторяя черты твоего лица. Но в тоже время лишь бедное подобие тебя.
Впервые смотрю на мраморный лик с отвращением. Она – не ты. Я словно переживаю жизнь Пигмалиона в обратном направлении.
– Здравствуй…
Дуновение теплого ветерка ласково ерошит волосы. Знаю – безумие, но на мгновение мне кажется, что ты рядом. Невольно оборачиваюсь…
Пусто. Тихо. Лишь шелестит ветер, нежно обнимая мраморные плечи.
– Прости меня…
Горло сжимается от бессильной злости на самого себя. Все что я могу – просить прощения и знать, что никогда его не получу. Не смогу простить сам себя за то, что не смог уберечь тебя…
Год назад осень была совсем другой. Мокрые волосы липли к коже, посиневшие от холода губы мелко дрожали, на тебе не осталось сухой нитки. Но ты улыбалась, кутаясь в теплый плед, шутливо огрызаясь на мое сердитое ворчание.
– У нас все получиться, – с жаром возражала ты.
– Но если они узнают, кто слил информацию…
– Брось, Центр не ждет с моей стороны никаких неприятностей. Мне хорошо удалась роль кроткой овечки, даже «любимые» родственнички купились.
Ты была уверенна в успехе, и я невольно заражался твоим оптимизмом, сопротивляясь больше по привычке.
Я не должен был тебе этого позволять. «Овечка» не обманула чудовище, называемое твоим братом.
В назначенное время ты не пришла. Промучившись от тревоги всю ночь, на рассвете я приехал к твоему дому, успев заметить, как за поворотом скрывается черный внедорожник Центра…
Тихие шаги за спиной.
– Джарод?
Не поворачиваясь, кивком головы приветствую старого друга. Сидни неловко присаживается на корточки. Красные гортензии ложатся на траву рядом с белыми. Он знал тебя гораздо лучше: я и забыл, что красные ты любила больше.
Доктор осторожно касается моей руки. Нет, Сидни, не бойся. Я не буду больше метаться, круша в застилающей глаза ярости все, что попадется под руку. Не буду в пьяном угаре рваться в Голубую Бухту с пистолетом наперевес, одержимый жаждой мести и непреодолимым желанием убить. Первая боль прошла, оставив после себя опустошение и холодную решимость.
– Брутс не смог достать файлы.
Мы поднимаемся почти одновременно: я – резким рывком, Сидней осторожно, болезненно морщась. Какая я все же скотина. Бедному старику было гораздо сложнее пережить потерю. Я потерял друга, он – дочь. Я позволил себе малодушно прятаться в алкоголе и пьяных драках, он на пару с Брутсом дорабатывал план уничтожения Центра. Наш с тобой план...
– Значит, это сделаю я.
– Рассел, мы готовы.
– По моей команде, – отрывисто бросаю в рацию.
На экране мелькают карты подуровней. Если охрана комплекса заметит неладное, прежде чем мы доберемся до главного сервера, все рванет раньше чем я успею сказать «Мама», независимо от количества людей в здании. У чистильщиков канадского филиала Центра строгие указания.
– Трое на втором подуровне, пятеро на шестом. Еще двое на седьмом. Судя по виду – заложники. – Анжелина, наш технарь, одержав победу над системой камер слежения, быстро просматривала помещения. – На первом и третьем несколько человек охраны Маловато как–то.
– Здесь рабочие помещения. Остальные в другом здании. Позаботься, чтобы они ничего не заметили.
– Уже делаю «обманку». Стоп, еще два подозрительных типа в гостевой. Без формы, но на заложников не похожи.
– Дай картинку.
На моем экране появляется гостевая комната первого этажа. «Типов» я прекрасно знаю и с трудом удерживаю волну ярости, грозившую затопить сознание. Сейчас я должен быть предельно собран.
– Дейв?
– Да мой генерал?
– Не паясничай, – жизнерадостность неунывающего канадского коллеги давит на нервы. – Эти двое нужны мне живыми. Остальные – по обстоятельствам. Первостепенная задача – заложники.
– А сервер?
– Я займусь.
– Не облажайся. Если мы не достанем эти чертовы файлы, мое начальство съест меня с потрохами. А твоим ведомством закусит.
– Подавятся. На исходную!
Черные тени скользят вдоль забора.
– Анжелина?
– Контур деактивирован, сэр.
Парни в камуфляже «FBI» двигаются быстро и беззвучно. Спустя несколько минут передо мною услужливо распахивается одна из дверей подсобных помещений. Руки так и чешутся отвесить склонившемуся в поклоне Дейву затрещину. Ограничиваюсь коротким:
– Танцуем, парни.
– Минус четыре, – голос Дейва, наконец отбросившего клоунскую маску, сквозит напряжением. – Эй, Рассел, где ты?
– На подходе. Анж, что с «сигналкой»?
– Работаю!
– Быстрее!
Анжела выдает в эфир такую замысловатую словесную конструкцию на трех языках, что я едва не роняю фонарик. Слышу сдавленное похрюкивание Дейва. Кажется, он тоже не ожидал от милой девушки–техника таких пассажей.
– Готово, – облегченно выдыхает Анжела как раз в тот момент, когда я спрыгиваю из вентиляционной шахты перед дверью серверной. И тут же громко вскрикивает. – Сзади!
Кажется охранник пожалел о своем трудовом рвении. Сиди он в комнате – остался бы с целой шеей.
– Минус пять, – довольно констатирует Дейв.
– Рассел, охрана обезврежена, – докладывает лейтенант Глосс, начальник второй группы захвата, работавшей в соседнем здании.
Облегченно выдыхаю. Не справься парни – быть нам прожаренными трупами.
– Джарод, – вклинивается в эфир виноватый голос Дейва.
– Что? – я едва сдерживаюсь от повторения подвига Анжелы, предчувствуя неладное.
– Те ребята… – мнется напарник.
– Короче, Дейв.
– Одного из них мы пристрели, второй ушел. И кажется успел дать сигнал к самоуничтожению на главный пульт.
– Отзывай группу, у вас не больше пяти минут. Анж?
– Я его не вижу, – в голосе девушки сквозит обида, как у ребенка лишенного сладости за разбитую кошкой вазу.
– Ищи слепые зоны! – быстро пробегаю пальцами по клавиатуре, отправляя копии файлов в свою базу. – Где ты его потеряла?
– Через пятьсот метров на запад от гостевой. Но он не мог… Вентиляция! – вскрикивает девушка через секунду после того как я сам до этого догадался.
Вывожу на экран монитора карту здания. Несколько касаний добавляют к изображению сетку вентиляционных шахт. Три извилистых лабиринта, не сообщающихся между собой. Кажется, мне нужна северо-западная ветвь.
– Рассел, выбирайся от туда.
– Я успею, Глосс. Если что – копия данных уже на сервере твоего ведомства.
– Джарод!!!
– Удачи парни, – наушник мини–рации остается лежать на столе рядом с клавиатурой.
Две минуты сорок секунд. Кровь гремит набатом в висках. Воздух рывками раздирает легкие…
Хочется остановиться и хоть немного отдышаться. Но я должен успеть…
Две минуты пятнадцать секунд. Поворот на лево, один пролет вниз и стометровка по прямой…
Пускай он знает это здание как свои пять пальцев, но движется по вентиляции с куда меньшим комфортом, чем я. А значит куда медленнее, и даже фора не спасет его от встречи со мной.
Две минуты… Сердце стучит все сильнее, шум в ушах заглушает окружающие звуки.
А в голове звучит музыка. Тяжелые, словно ртутные капли, удары барабанов разбивают серебряный перезвон струн. Жалобно тянет ноты скрипка. Спиралью взвиваются голоса…
Вся моя боль, все, что я не мог выразить словами этот год, вплетаются в печальные аккорды. Странно, мне всегда было сложно писать музыку. Для этого было нужно обладать настоящим талантом, а не притворятся. Но сейчас мелодия рождалась сама по себе, с каждым ударом уставшего сердца, с каждым новым хрипом в напряженных легких.
Минута тридцать две... Распахивается дверь. В глаза бьет ослепительный свет. Я вижу его, но не спешу стрелять. Это не убийство, это казнь.
– Лайл!
Он вздрагивает. Из ладони в черной перчатке выскальзывают ключи, и стих звяканьем падают на пол.
Нужно отдать моему врагу должное – он всегда был чертовски хитер. О подземном ходе никто из разработчиков операции не знал, да и в планах он не значился. Где заканчивается туннель, я могу лишь предполагать. Но готов дать голову на отсечение, что сегодня ему удалось бы уйти. Удалось, если бы не я.
– Джарод?
Мой противник растерян, но не напуган. Мы через это уже проходили. Тогда я не смог нажать на курок. Зря…
Сегодня я не повторю своей ошибки.
– На колени!
– Ты спятил? Сейчас здесь все рванет!
– На колени, тварь!
Одна минута…
Он медленно опускается на колени. Все еще не верит, что на этот раз я выстрелю. Ты плохо меня знаешь, Лайл.
– Кто убил ее?
Я знаю ответ. Даже не найдя в себе силы посмотреть съемки камер наблюдения, инстинктивно чувствую, что прав. Но почему–то мне важно услышать это от него.
Дуло пистолета смотрит в его затылок. Он чувствует это кожей. И невольный страх просыпается в его душе.
Сорок секунд…
– Послушай, Джарод…
– Кто убил ее? – ярость так долго сдерживаемая прорывается наружу.
– Я, – он кричит. Ему страшно, он понимает, что сегодня все закончиться. – Ты это хотел услышать, сукин ты сын? Это я выстрелил в Паркер. Пристрелил, как бешеную собаку.
Двадцать секунд…
Мелодия в голове обрывается на высокой печальной ноте. Моя последняя песня. Мой реквием. Реквием по несбывшимся мечтам о семье и покое, прощание с той, кого я не смог уберечь, с той которую любил. Реквием в ее честь. Скорбя о ней…
Выстрел…
Пять секунд…
Прости меня, Паркер…
Взрыв…
– Как наши дела?
– Плохо. Из доказательств остались лишь те файлы, что Джарод достал в канадском филиале. Главный сервер СБ Центра успела уничтожить. Без них у нас слишком улик.
– Я могу помочь. Мои показания будут весьма ценны.
Гравий тихо поскрипывал под ногами двух мужчин, неспешно бредущих мимо заросшего плющом забора старого кладбища.
– Вам опасно оставаться здесь, доктор. Мы включим вас в программу защиты свидетелей…
– Мне нечего бояться, – пожилой мужчина устало улыбнулся. – Все, что могли, они уже у меня отобрали.
– Вы не понимаете, эти люди опасны…
– О нет. Я как раз знаю об этом гораздо больше вашего. Не забывайте: я почти всю жизнь провел в стенах Центра. Если меня решат уничтожить, вам не удастся меня спрятать даже на луне.
– А Рассел… Кстати, это его настоящая фамилия?
– Не знаю, – Сидней пожал плечами. – И боюсь, никогда уже не узнаю.
– Джарод, – поправился Дейв Мак’Кинги, – он же должен был продумать такую ситуацию.
– Конечно. Но его вариант предполагал, что сам Джарод останется в живых, и мне не придется давать показания.
Дойдя до знакомого дуба, Сидней устало привалился плечом к его теплой шероховатой коре. Возраст брал свое, и с каждым днем становилось все труднее и труднее преодолевать ноющую боль в сердце. Переживания здоровья тоже не добавляли.
« – Главное, – отрешенно заметил про себя доктор, скользя взглядом по желто–золотому ковру опалой листвы, – успеть закончить все это. Хотя бы ради Джарода и Паркер.»
Рядом восхищенно вздохнул Дейв. Сидней, проследив за его взглядом, понимающе улыбнулся. Он сам так же был поражен, когда впервые увидел белый мраморный памятник. Статуя девушки, сидевшей на гранитном валуне поджав одну ногу под себя, казалась живой и совершенной до последней черточки. Холодное октябрьское солнце золотило мраморные изгибы, придавая ей особую нереальность и неуместность на промозглом сером кладбище.
– Кто это? – пораженно выдохнул Мак’Кинги.
– Мисс Паркер.
– Та самая?
Доктор, кивнув, нахмурился. У подножья статуи лежала тонкая пластиковая папка. С трудом наклонившись, Сидней поднял ее и раскрыл. На первой странице нотной тетради, лежавшей внутри, красивым и таким знакомым округлым почерком было выведено: «Скорбя о ней».
Сидней поднял глаза к не по-осеннему пронзительно-голубому небу и счастливо улыбнулся.
* - Эпидемия – «Реквием (Скорбя о ней)»
